В уголовном розыске один в поле не воин

Материал из Викиновостей, свободного источника новостей

8 октября 2018 года

Александр Лазарев и Владимир Любавский дружат с детства, и их жизненные пути очень похожи. Оба живут в посёлке Фряново, оба окончили Черкизовскую среднюю школу милиции в Москве и более десяти лет работали во Фряновском городском отделении милиции. Об особенностях службы в уголовном розыске они рассказали редакции газеты «Время».

С верой в торжество правды

Александр Лазарев родился в 1958 году во Фрянове. В 1979-м после службы в армии его пригласили работать в московскую милицию, и он, недолго думая, согласился. Начинал с должности постового, через год стал милиционером-водителем. Получив среднее специальное образование в 1985-м, перевёлся во Фряновское отделение милиции, где был назначен оперуполномоченным уголовного розыска. Вышел на пенсию в 1997 году в звании капитана.

— Александр Николаевич, какова специфика работы сельского опера?

— В моём ведении был первый микрорайон Фрянова — половина посёлка и прилегающие деревни. Там не столько большая численность населения, сколько территория обширная, десятки квадратных километров. За день можно и не объехать. С транспортом в то время было плоховато. Мы в то время работали без мобильных телефонов, компьютеров — материалы писали от руки, печатали на машинке. Рации были у постовых — брали сигнал не дальше, чем на километр-два. Выезжаешь на мотоцикле на дачные территории — связи нет. В летний период большой наплыв дачников, когда они уезжали в конце сезона, начинались кражи имущества с дач. Вообще, у тех, кто работает «на земле», широкий кругозор: и изнасилования, и убийства, и кражи личного и государственного имущества. Случалось и похищение людей раскрывать.

— Фряново — криминогенный посёлок?

— Я бы не сказал. В городах, где расположены железнодорожные станции, больше совершается преступлений, потому что огромный транзит людей. А у нас все на виду.

— Бывало ли, что преступники удивляли — вы знали этих людей и не думали, что они на такое способны?

— Да. Живёт человек, допустим, работает, жена и дети есть… Что он вор, сразу и не скажешь. А потом выясняется. Или какой-то жизненный толчок произошёл, психика нарушилась — человек вдруг, скажем, стал ходить с ножом, кому-то угрожать, шапки снимать; зашёл в тупик из-за долгов или наркомании, начал лазать по квартирам. Но это специфика работы в уголовном розыске — распознавать, на что человек способен. Операми не рождаются, ими становятся. В ежедневной рутине накапливается опыт, постигаешь людскую психологию и уже проще раскрывать преступления.

— А правда, что в процессе задержания меняется сознание, скажем, увидев себя потом на видео, можно себя и не узнать?

— Ну, это вряд ли, но часто притупляется инстинкт самосохранения. Появляется бесшабашность какая-то — идёшь и не задумываешься, что что-то может угрожать. Всё равно всего не предвидишь. Потом уже думаешь — куда я полез? Но честно, страшно не было. Даже пистолет не брали с собой, хотя по приказу надо было носить. Тем более, коллектив у нас был сплочённый, дружный, все — друг за друга горой. Может, один в поле и не воин, а с товарищем можно горы свернуть. Раскрываемость у нас была не стопроцентная, но высокая. Начальником отделения милиции в то время был Иван Андреевич Евсиков, Владимир Викторович Любавский — заместителем начальника по розыску. Мы с детства жили на одной улице, наши родители ходили друг к другу в гости.

— Вы ещё в детстве решили, что пойдёте работать в розыск?

— Нет, я бы так не сказал. Хотя и не совсем стихийно принимал решение. Во-первых, это интересная работа и важная — помогать людям, разоблачать недоброжелателей, негодяев. Во-вторых, много хороших фильмов было про уголовный розыск — это тоже подтолкнуло лично меня.

— Какие резонансные дела вы раскрывали?

— Было время, банда из пяти человек занималась кражами, терроризировала всю Московскую область. У себя дома во Фрянове её участники жили скромно и незаметно — никто не подозревал, чем они занимаются. Один, пожилой, форму майора милиции имел, ездил в ней на машине. Ему гаишники честь отдавали, не досматривали, конечно. Всё выяснилось, когда они попались в Черноголовке, украв упаковку прищепок в магазине. За ними погнались, задержали. Мы постепенно «раскрутили» их, нашли логово, где хранилось краденое. При обыске обнаружилось столько вещественных доказательств — машинами вывозили, чего только не было. Подняли 400 с лишним эпизодов.

— Попались на прищепках… Были ещё какие-то курьёзные случаи?

— Помню, произошла кража на дачном участке. Потом мы обнаружили вещи в лесу. Рядом с ними никого не было — решили посидеть в засаде, пока преступники не придут. Сидели день — никого. Решили сделать перерыв — поесть нормально, переодеться. Вернулись, а вещей уже не было. В общем, проморгали преступников, позже нашли.

— Как определить, способен ли человек на кражу или убийство, получить внутреннее убеждение, что он ­— преступник?

— Надо быть умнее, хитрее. Кто же хочет сознаваться? Есть те, кто упорно отнекивается — тогда надо улики искать, предъявлять факты, от которых трудно отказаться, доказательства. Обычно встречались не то чтобы заматерелые преступники — хотя и такие были, чаще — дилетанты, и всё по ним читалось легко. В процессе раскрытия преступления мной двигало любопытство — как по следу, по ниточке найти преступника, решить головоломку. Думаешь логически, представляешь себе, как бы он поступил, куда бы пошёл, обдумываешь свои действия… А в преступники человека только по решению суда можно определить. Для нас он — подозреваемый, подследственный. Между собой можем говорить — жулики, негодяи. Словарный запас в нашей среде обширный. Есть такие, у кого по несколько судимостей за схожие преступления. Человек выходит из тюрьмы, спустя время случается рецидив. Он не может остановиться — как в фильме «Джентльмены удачи»: «Украл, выпил — в тюрьму». Некоторые не могут и дня прожить, чтобы что-нибудь не украсть. Выезжали мы и на самоубийства, их также расследует уголовный розыск, чтобы исключить возможность смерти насильственным путём. Ко всему привыкаешь, конечно, со временем. Помню, убили мужчину — в кафе зарезали. Спрятали в холодильник, а ночью оттащили в болото, и там закопали. Это произошло на почве ревности — убийца жил с его женой. Труп нашли случайно, когда он уже всплыл. Предварительно знали, что произошло, но долго не могли определить место. Потом когда нашли, начали «копать», жену погибшего долго опрашивали… В итоге, собрав информацию по крупицам, вышли на убийцу.

— Надо же спрятать труп в холодильник… А где труднее всего искать тело убитого?

— Много раз находили трупы утопленников, часто убийцы привязывали к ним груз, чтобы не всплывали. Но всё равно со временем труп имеет свойство набухать, он перевешивает груз и всплывает. Бывало невозможно даже идентифицировать человека, ведь после нахождения в воде не всегда отпечатки пальцев сохраняются. Но сейчас наука продвинулась, и установить личность возможно по частицам ДНК, скажем, на фрагментах одежды — даже если человек долго висел в лесу или был закопан, утоплен.

— Случались ли моменты, которые заставили вас разочароваться в профессии?

— Отработав десять лет в Москве и столько же во Фрянове, я нисколько не разочаровался. Горжусь тем, что работал в уголовном розыске. До сих пор даже преступники, вернувшись из мест заключения, протягивают руку, здороваются, нет у них обиды. Конечно, я не сажал в тюрьму — суд определял меру наказания, но я изобличал их. И никогда в мою сторону не было никаких угроз. А в тюрьму никто не хочет, но за свои действия надо отвечать. К сложностям я отношу только то, что мало уделял времени семье. Маленькая зарплата напрягала, конечно. Но семья меня всегда поддерживала, много вопросов они не задавали. Опер, во-первых, должен любить свою работу, ответственно к ней относиться. В нашем деле от зарплаты до зарплаты не получится — надо вникать во все текущие дела. Потому что сегодня нет преступлений, а завтра их вдруг очень много. И есть сроки, в соответствии с которыми нужно принимать решение — возбуждать уголовное дело или отказывать в его возбуждении.

— Интересно узнать, каково ваше жизненное кредо?

— Правда восторжествует.

Не сворачивая со своей стези

Владимир Любавский родился в Краснодарском крае в 1959 году. В 1961-м его семья переехала во Фряново. Окончил восьмилетку, с 1975 по 1979 год учился в техникуме, потом отслужил в армии. Демобилизовавшись в 1981-м, Владимир Викторович пошёл работать в 65-е отделение милиции Куйбышевского района Москвы. В феврале 1982 года получил должность постового милиционера. В 1983-м поступил в Черкизовскую среднюю школу милиции, спустя два года окончил её по специальности оперуполномоченный уголовного розыска. Отказался от предложения работать на Петровке — в связи с женитьбой, рождением ребёнка. Пришёл в Щёлковское УВД участковым, а через год стал старшим участковым.

— Владимир Викторович, когда вы перевелись во Фряново и стали работать в розыске?

— В 1988 году меня назначили опером во Фряновский отдел милиции, а в 1990-м — заместителем начальника городского отделения милиции по оперативной работе. В этой должности я проработал восемь лет. Любил свою работу. Мне нравилась идея — защищать народ, возвращать похищенное добро людям, бороться с тунеядцами, ворами. Моей территорией был городской микрорайон № 2 во Фрянове. В то время в основном совершались кражи, часто изнасилования, убийства реже. Преступления на предприятиях случались нередко, с сотрудниками ОБХСС работали, сажали расхитителей госимущества. Пока я не работал в милиции, не думал, что есть столько преступников.

— Как остаться человеком позитивным, наблюдая преступления каждый день?

— Понимаете, в сознание проникает не только это. Больше всё-таки хороших эмоций. У нас весёлая команда была, друзья-товарищи. Если плохое настроение — всегда тот подойдёт, другой. Какие-то бытовые вопросы всегда решались хорошо, друг друга поддерживали.

— Встречались ли вам одарённые преступники, которые по складу ума сами могли бы быть сыщиками?

— Да, есть такие смышлёные. Они же детективов начитаются, телесериалов насмотрятся — наберут полезной информации, становятся изощрённее, хитрее. Сложно их бывает разоблачить. Поскольку мы работали сами в милиции — нам неинтересно смотреть сериалы на эту тему. Ведь, как правило, показано наивно, с преобладанием художественного вымысла. Скажем, первые серии «Улицы разбитых фонарей» были нормальными, а потом начались неправдоподобные истории.

— Какие преступления было тяжело раскрывать?

— Например, когда преступление совершилось, а заявитель к нам пришёл только через месяц-два. Скажем, уезжал куда-нибудь и по приезду увидел, что обокрали его квартиру или дачу. По горячим следам проще раскрывать. Похищенное обычно продавалось спекулянтам, драгоценности сдавались в ломбард — и не поблизости, а, например, в Москве. Тем не менее… Каждый преступник хочет скрыть преступление, но всё равно оставляет следы. Были, конечно, запутанные дела. Помню, один рецидивист убил парня, веки и глаза ему разрезал — у него было такое маниакальное представление, что глаза покойника куда-то смотрят, указывают (по теории итальянского врача-психиатра Чезаре Ломброзо в глазах жертвы остаётся отражение убийцы. — Прим. авт.). Преступник был неоднократно судим, болен — в психбольнице лечился. Но у нас какие психушки — года два держат и выпускают, он полгода на воле погуляет, снова совершает преступление и отправляется обратно. Спонтанно — захотел зарезать и зарезал, ничего ему не стоило так делать. Косил под дурака всю жизнь. В конце концов умер в больнице.

— Если говорить о преступлениях против детей — раньше было безопаснее, чем сейчас, или просто выявленные случаи не получали такой огласки в СМИ?

— Раньше было намного спокойней. Те же преподаватели, воспитатели в садиках, школах более ответственно относились к детям. Почему такие проблемы начинаются — дети, уходя в школу, не принадлежат никому, предоставлены самим себе. Раньше мы после учёбы шли заниматься в секции, там учителя с нами сидели до 6—8 часов вечера. Играли в хоккей, в футбол. Были все друг у друга на виду. Сейчас же, мне кажется, нет такого, мало коллективных мероприятий общих — спортивных, культурных. Ребёнок, да и родитель, может позволить себе учителя оклеветать или оскорбить. А педагоги, как правило, не хотят вмешиваться в жизнь и воспитание детей.

— Как вы относитесь к тому, что сейчас могут посадить за репост в интернете, какие-то картинки в соцсетях?

— Я бы сказал, занимаются ерундой. Надо сажать тех, кто ворует, убивает, совершает серьёзные правонарушения. Закон не всегда работает, вот почему страшно сейчас. Думаю, что в нынешнее время тяжелее работать опером и эффективно раскрывать преступления. Зато налажены коммуникации: у всех есть телефоны, решены проблемы с транспортом — а раньше всё больше на своих двоих.

— Какие дела особенно вам запомнились?

— Вообще, я старался не запоминать их. Помнить хочется о хорошем. Вот было дело у нас в Щёлковском районе… Один мужик, Валера, зарабатывал тем, что холодильники чинил. Убил он мужика, отрезал ему уши, пожарил и съел. Нам сообщили, что из квартиры доносились крики, приехали — обнаружили труп, лужу крови. Мы, поскольку знали этого человека, почти сразу его задержали, и он не тянул, сознался: «Да, я его зарезал». И ещё одно убийство на нём было. Он отсидел, вышел, женился… Позже сгорел в машине — несчастный случай.

— Помните ситуации, которые были рискованными, опасными для вас?

Однажды преступника поехал брать. Приехал начальник криминальной милиции, спрашивает: «Как будешь вскрывать?» «Да дверь выбьем и зайдём». Забежали, я на преступника прыгнул сверху, наручники одел. Начальник говорит: «Молодец, а где у тебя бронежилет-то? А пистолет?» «А я не брал». Вместо благодарности получил выговор, потому что был не вооружен. И не опасен (смеётся. — Прим.автора). На серьёзные задержания брали оружие, но в целом, зачем оно нужно? Во-первых, это ответственность, во-вторых, провокация, повод для преступников тебя самого убить где-нибудь в темноте, просто, чтоб завладеть оружием. Поэтому старались не брать.

— Правда, что глаза и уши оперов — бабушки у подъезда?

— А как же. Когда участковым начинал работать — как пройдёшь по улице, бабушки всю обстановку расскажут. Магазин обокрали, украли водку. Иду мимо дома одного, бабушка стучится в окошко: «Володька, зайди-ка в такую-то квартиру». Захожу, вижу всюду бутылки водки. А воры пьяные спят. Понимаете, если дело резонансное, народ обычно что-то знал, видел или слышал. Каждый старался свою лепту внести — кто позвонит, кто напишет, кто просто подойдёт, шепнёт. Это особенность нашей территории, благодаря которой особых сложностей в раскрытии преступления не было. И агентура работала, конечно, без неё никуда. В нашу бытность милиционеров уважали, до сих пор нам говорят «спасибо» и в пример ставят. Говорят, что мы «настоящие», к нам можно было в любое время обратиться — и принимались необходимые меры… Понимаете, всегда в подсознании было: «Надо раскрыть, помочь». Да и от начальства получишь, если не раскроешь, — за работу по каждому преступлению мы должны были в определённое время отчитаться. Мы много исписывали бумаги, уделяли время рутине. Скажем, отдельные поручения от следователя — допросить кого-то, что-либо осмотреть, изъять, документально оформить. Это со стороны только — смотришь, вроде ерунда. Но вот приходишь на место происшествия — надо составить протокол осмотра грамотно, досконально, всё учесть, улики собрать. Со временем появляется интуиция и мастерство.

— Борьба с преступностью — это такая непрекращающаяся война…

— Что поделать. Мы выбрали свою стезю и шли по ней, не сворачивая.

Дарья Пиотровская

Источники[править]

Эта статья содержит материалы из статьи «В уголовном розыске один в поле не воин», опубликованной на интернет-портале In-schelkovo.ru газеты «Время» и распространяющейся на условиях лицензии Creative Commons Attribution 4.0 (CC BY 4.0) — при использовании необходимо указать автора, оригинальный источник со ссылкой и лицензию.
Creative Commons
Creative Commons
Эта статья загружена автоматически ботом NewsBots в архив и ещё не проверялась редакторами Викиновостей.
Любой участник может оформить статью: добавить иллюстрации, викифицировать, заполнить шаблоны и добавить категории.
Любой редактор может снять этот шаблон после оформления и проверки.

Комментарии[править]

Викиновости и Wikimedia Foundation не несут ответственности за любые материалы и точки зрения, находящиеся на странице и в разделе комментариев.