Дальше-тишина: бессмертный дуэт священных чудовищ
28 сентября 2018 года
Ровно полвека тому назад Анатолий Эфрос поставил cпектакль, о котором театральная Москва говорила еще и многие годы после премьеры. Он назывался «Дальше-тишина». В постановке экстрамодного (и чуть ли не полузапретного) Эфроса на сцене Театра им. Моссовета играли «старомодные» Фаина Раневская и Ростислав Плятт. И все, кто видел эту американскую мелодраму, превращенную выдающимися мастерами в подлинную трагедию, уже никогда не смогли ее забыть.
К счастью, спектакль все же догадались записать на пленку (такое случалось в ту пору далеко не всегда — и столько «жемчужин» столичных подмостков кануло в лету), и потому прощальный — и, слава Богу, оказавшийся довольно долгим, длиной почти в 15 лет — бенефис двух театральных корифеев можно увидеть и сегодня. Хотя, безусловно, запись никак не может заменить магию живого присутствия, а экран — сцену.
О нет, спектакль, поставленный Анатолием Эфросом, не имел никакого отношения к шекспировскому «Гамлету», хотя его название и финальная реплика за сценой и были взяты из последнего монолога принца датского. Да и вообще, моссоветовская постановка была всего лишь воплощением сценария совершенно неизвестной у нас, хотя и довольно популярной в США, литераторши Виньи Дельмар (фамилия была, разумеется, псевдонимом), написанного, в свою очередь, по роману Джозефины Лоуренс «Долгие годы». Кстати, в 1937-ом году на экраны Америки по сценарию, написанному Дельмар, вышел фильм «Уступи место завтрашнему дню». Впрочем, обо всем по порядку.
Смена декораций
Новые времена, анонсированные Чарли Чаплиным в его одноименном фильме в самом начале 30-х, никак не были пустым звуком и совсем не попусту пугали не только глобализмом, но и страхом неизвестности перед будущим. На самых разных уровнях он проникал, казалось, в каждый дом. Проникал по-разному…
Проник и к добропорядочным Куперам. И некогда счастливая и обеспеченная американская супружеская чета, посвятившая себя детям (каждый из которых в той или иной мере в результате в своей жизни преуспел), теперь оказывалась лицом к лицу с банальной невозможностью оплачивать собственное жилье. Тривиально! Да, возможно. Но все зависит от того, как сыграть данные обстоятельства, чему отдать предпочтение, что поставить на первый план…
В спектакле Театра Моссовета, в отличие от голливудского фильма, ни слова про «великую депрессию». Перед нами драма о родстве душ, об экзистенциальной невозможности б ы т ь, существовать друг без друга, об изначальной предназначенности одного любящего человека для другого. Драма об убивающем любящую душу эсхатологическом одиночестве. Драма, которая становится трагедией. На глазах у зрителя. Фатальная неразрешимость сложившейся ситуации, трагическое бессилие, невозможность сгладить противоречия между героями — старыми родителями и их взроослыми детьми — вот что было положено в основу эфросовской постановки.
Спектакль не про «капиталистический молох», убивающий бедных, как это было принято тогда на нашей сцене, а вечные вопросы, известные еще со времен античного театра. История про власть всесильного рока, извините за пафос. В голливудском фильме 30-х об этом ни слова. Так, очередная грустная голливудская мелодрама. Спектакль в Театре Моссовета - «гимн торжествующей любви», поставленный с безупречным вкусом и исключительным тактом, с абсолютно потрясающей творческой деликатностью и интуицией.
А дальше — тишина…
Заметим, что история с московской постановкой не была очень уж простой. И в театре спектакль не очень-то хотели. Американская пьеса, да еще и о социализме ни гу-гу. Настоял всесильный Юрий Завадский, что руководил тогда театром и был вообще непререкаемым театральным авторитетом. Хотя, с Раневской не только не дружил, но даже и не разговаривал.
Однако, было очевидно, что играть должны т о л ь к о Раневская и Плятт. И всякие дублеры исключены. Некоторую необычность ситуации добавляло еще и то, что ни у Раневской ни у Плятта никогда не было детей, а пьеса — про отношения в семье. В Америке Фаина Георгиевна и Ростилав Янович тоже, впрочем, никогда не бывали. И все же, когда спектакль был готов, перед зрителем оказалась а б с о л ю т н о американская пара стариков-родителей, которым отказывались дать кров их дети (их исполнители были также совершенно достоверны). Происходящее отдаленно напоминало шекспировского «Лира», а «нерва» еще более добавляли звучащий время от времени Бах и минимализм тщательной продуманной сценографии и декораций. Напряжение не покидало зал на протяжении двух с половиной часов действия ни на одну минуту. И хотя некоторые сцены (например, с доктором — Адоскиным) были по—настоящему комичны, зритель отчетливо понимал, что это всего лишь передышка перед…
Этот эфросовский «саспенс» доходит до предела в предпоследней сцене в ресторане, куда Барклей Купер приводит свою жену Люси вспомнить, как они здесь были полвека тому назад. Сегодня эта сцена она вошла во все театральные учебники, и ее непременно изучают студенты профильных вузов, хотя, говоря по правде, пережить ее по-настоящему может лишь тот, кто сам прожил и пережил немало.
…Натянутая до предела пружина так и не разрывалась в последней сцене на вокзале, где Люси Купер провожала своего мужа Барклея, чтобы никогда с ним больше не увидеться. И от того, что катарсис звучал как бы скрыто, трагедийность обыденной ситуации становилась предельно жесткой, да просто невыносимой. Ибо расставание означало смерть.
…«А дальше-тишина» — звучал за сценой голос Анатолия Эфроса. Он поставил спектакль, который учил молодежь вечной любви. Да только ли молодежь…
И потому всегда после спектакля большая сцена утопала в цветах. Всегда. Ибо ничего нет на свете дороже любви, которой всегда так мало, но которая и прощает все.
Источники[править]
Любой участник может оформить статью: добавить иллюстрации, викифицировать, заполнить шаблоны и добавить категории.
Любой редактор может снять этот шаблон после оформления и проверки.
Комментарии:Дальше-тишина: бессмертный дуэт священных чудовищ
