Труд переводчика: Марина Бородицкая о переводческом искусстве и качественно страшных вещах
3 января 2017 года
Марина Яковлевна Бородицкая — удивительный поэт. Она заняла достойное место в плеяде отечественных литературных деятелей не только в качестве автора двух десятков чудесных детских книг, но и как замечательного таланта переводчик: более всего известны её переводы английской, американской и французской классической поэзии, в том числе Шекспира, Джона Донна, «поэтов-кавалеров» 17-го века, Роберта Бёрнса, Гилберта Честертона, Редьярда Киплинга, Поля Верлена и других. Марина Бородицкая — также автор первого опубликованного на русском языке перевода книги Джеффри Чосера «Троил и Крессида» и ведущая передачи «Литературная аптека». А теперь ещё — герой интервью портала «Ревизор.ru». Наш корреспондент Марина Рунович расспросила Марину Яковлевну об особенностях её профессии, начале пути, любимых авторах и «страшноватенькой» детской литературе.
Насколько я знаю, Вы сейчас в основном зарабатываете не литературным творчеством, а устными переводами, так?
М.Б.: Нет, ими зарабатываю уже гораздо реже, это всё было давно.
То есть сейчас это не актуально?
М.Б.: Да, сейчас уже не так актуально. Иногда меня приглашают переводить по старой памяти, когда приезжает какой-нибудь знаменитый писатель. Вот Терри Пратчетт приезжал, издательство «Эксмо» меня нанимало, и я была ужасно рада — я читала все книги Пратчетта в оригинале. У меня есть новые письменные переводы, которыми я действительно немножко зарабатываю — но это детские книжки, например, Джулия Дональдсон, и они, как правило, в стихах.
С какими трудностями вы сталкиваетесь при работе с переводом детских стихов?
М.Б.: Ну есть, например, такая трудность: ты не можешь давать безмерную волю своей фантазии, потому что обязан соответствовать картинке. Вот, скажем, в переводе Джулии Дональдсон у меня мышонок был серенький, а издатель сказал: «Извините, он тут на картинке коричневый». Английский мышонок вообще почему-то считается коричневым; домашний или лесной — неважно, его называют «brown». Тогда я вместо «серенький» написала «мягонький»: «Пойдем со мною, мягонький, пойдем со мной скорей» — это ему там лиса говорит. Даже страшней от этого стало. В общем, всё время надо на картинку оглядываться: не писать «перчатки», которые так хорошо рифмуются с «котятки», когда на картинке рукавички…
Знаю, что Вы с раннего детства читали и хотели поступать на филфак, поближе к литературе, но в итоге из-за «пятой графы» вам пришлось пойти в МГЛУ Мориса Тореза (тогда это называлось «Ин-Яз»). А переводческое отделение Литературного института вы не рассматривали?
М.Б.: Литературный институт я не рассматривала, и, честно говоря, в шестнадцать лет я даже не знала, что он существует. Но даже если бы знала, что я могла туда отнести? Нужны ведь работы для творческого конкурса. У меня уже были какие-то переводы, но я прекрасно понимала, что это лишь первые ученические шажки, что их не нужно обнародовать, а должно пока стыдиться. К тому же, когда я пришла в Ин-Яз, там оказалось всё необходимое — был и художественный перевод. Но первые два года я в нашей студии простояла у стены: боялась даже рот открыть.
Вы имеете ввиду литературную студию «Фотон»?
М.Б.: Да. Ко мне иногда в шутку обращались так: «Вот вы скажите, стоящая у стены». Но я на самом-то деле не столько из застенчивости стояла, сколько из-за того, что плохо было видно: мне всё загораживали головы, у меня же маленький рост... Потом вдруг всё как-то включилось и в один момент я поняла: вот наконец получилось то, что можно показать.
Интересно, что в «Фотоне», помимо других руководителей, был как раз Евгений Солонович, ныне мастер семинара художественного перевода в Литинституте.
М.Б.: Да, чудесный, абсолютно чудесный переводчик с итальянского, я его просто обожаю! В последнем выпуске «Литературной аптеки», которую мы с Жанной Переляевой почти 20 лет ведем на радио «Россия», я прочла — а мы говорили как раз о художественном переводе, о его целебной, лечебной силе (поскольку у нас «аптека» всё-таки, хоть и литературная) — его замечательное стихотворение «Переводя Монтале». Там есть отличные строки: «Третьим лишним в гондоле качаюсь / с Беатриче твоей визави», — замечательно!
А почему Вы взялись именно за европейские языки? Не было желания, к примеру, выбрать что-то восточное?
М.Б.: Я выбрала то, что давали. В школе мы изучали английский, в ИнЯзе к нему еще полагался второй язык. Мы вытягивали его наугад из меховой шапки: нарисовали бумажек столько, сколько было групп на курсе, и каждая староста подошла и вытянула для своей группы один из вариантов — французский, немецкий, испанский. Французского было больше всего, наша группа его и вытащила, вот и всё.
Никогда не жалели о таком случайном выборе?
М.Б.: Да нет, никогда, конечно, не жалела: у меня есть переводы и из Верлена, и из Ронсара... Но разговорный французский, к сожалению, у меня заржавел и довольно быстро ушёл, так как не было практики. А вот тот язык, который «чтение и перевод», оказался очень прочный: читаю свободно, перевожу — пожалуйста, сколько угодно.
А каково сейчас, спустя годы после студенческих объединений, Ваше отношение ко всяким литературным встречам, студиям, союзам? Участвуете ли Вы в литературной «тусовке»?
М.Б.: Очень хорошее отношение. Пишущим людям нужна грибница, среда, особенно тем, кто живёт далеко. И вот они приезжают на какой-нибудь форум, который, например, организует фонд Филатова два раза в год (второй форум — «детский», только для авторов, пишущих для детей и юношества). Я участвую как мастер в обоих этих семинарах. И я прекрасно понимаю, что самое главное — то, что они начинают общаться между собой, а не то, что я им скажу.
Как Вы относитесь к теории о том, что детская литература должна быть немного «травмирующей», конфликтной? Существуют же строки «идёт бычок, качается...», но ведь страшно и грустно, что сейчас доска кончится, и…
М.Б.: И он упадет. Вот «Груффало» Джулии Дональдсон — тоже страшилка для трёхлеток. Вам любой психолог скажет, что на таких вещах ребёнок как бы отрабатывает свои страхи, и это в чём-то ему полезно. Поэтому дети не зря обожают страшилки, но это не обязательно должно травмировать — мне кажется, это полная ерунда. Конечно, детство должно быть счастливым, но немножко испугаться понарошке ребенку совершенно не помешает. «И вот отворилися двери, в дверях показалися звери», да! Это очень полезно. Почитайте рассказ Драгунского, который называется «Не пиф, не паф», там всё это объясняется: как мальчик хотел, чтоб пропускали все страшные места в сказках, и в результате получалось «жила-была девочка, её звали Красная шапочка, и пошли они домой да стали жить поживать». Всё.
А можете вспомнить что-то самое страшное из того, что Вы перевели или написали?
М.Б.: Что-нибудь страшноватенькое?
Качественно страшное такое.
М.Б.: Качественно страшное? Есть повести Алана Гарнера. Первая называется «Камень из ожерелья Брисингов», а вторая — «Луна в канун Гомрата». Вот там по-хорошему поэтично и страшно. Очень поэтично и очень страшно.
А есть ли у Вас любимый переводчик или любимые переводы?
М.Б.: Очень люблю всех этих трёх замечательных людей, которые первыми начали со мной заниматься: Андрей Сергеев, англист; переводчик с итальянского Евгений Михайлович Солонович и совершенно гениальный переводчик с испанского Павел Грушко. И, конечно, я очень люблю Маршака. Мы недавно с Григорием Кружковым (российский поэт, эссеист, переводчик поэзии — прим. ред.) наперебой друг другу читали «Королева Британии тяжко больна» («Королева Элинор» С. Маршака, перевод старинной английской баллады — прим. ред.) и ахали: сколько раз мы это читаем и знаем наизусть, но это такая алмазная чистота! Так мог только Маршак, его ещё никто не «перемаршачил». Я и сонеты Шекспира предпочитаю в переводе Маршака. Конечно, я люблю и классические переводы Пастернака. Люблю переводы с французского Михаила Яснова. У меня много любимых переводчиков. Недавно ушёл из жизни Игнатий Ивановский, автор замечательного четверостишия: «Луна взошла на небосвод / И отразилась в луже. / Как стихотворный перевод: / Похоже, но похуже». Но у него-то никогда «похуже» не получалось — он сделал самые гениальные баллады о Робин Гуде на русском языке, которые только можно вообразить. Вообще хороших переводчиков у нас очень много, нам сильно повезло и сейчас продолжает везти, потому что во все кривые и чёрные времена перевод и детская литература были такими областями, куда поэт мог эмигрировать. А сейчас то же самое происходит, и я снова предвижу большой взлёт переводческого искусства.
Источники[править]
Любой участник может оформить статью: добавить иллюстрации, викифицировать, заполнить шаблоны и добавить категории.
Любой редактор может снять этот шаблон после оформления и проверки.
Комментарии[править]
Если вы хотите сообщить о проблеме в статье (например, фактическая ошибка и т. д.), пожалуйста, используйте обычную страницу обсуждения.
Комментарии на этой странице могут не соответствовать политике нейтральной точки зрения, однако, пожалуйста, придерживайтесь темы и попытайтесь избежать брани, оскорбительных или подстрекательных комментариев. Попробуйте написать такие комментарии, которые заставят задуматься, будут проницательными или спорными. Цивилизованная дискуссия и вежливый спор делают страницу комментариев дружелюбным местом. Пожалуйста, подумайте об этом.
Несколько советов по оформлению реплик:
- Новые темы начинайте, пожалуйста, снизу.
- Используйте символ звёздочки «*» в начале строки для начала новой темы. Далее пишите свой текст.
- Для ответа в начале строки укажите на одну звёздочку больше, чем в предыдущей реплике.
- Пожалуйста, подписывайте все свои сообщения, используя четыре тильды (~~~~). При предварительном просмотре и сохранении они будут автоматически заменены на ваше имя и дату.
Обращаем ваше внимание, что комментарии не предназначены для размещения ссылок на внешние ресурсы не по теме статьи, которые могут быть удалены или скрыты любым участником. Тем не менее, на странице комментариев вы можете сообщить о статьях в СМИ, которые ссылаются на эту заметку, а также о её обсуждении на сторонних ресурсах.
