Журнал «Наука и религия» написал о «Расколе»
30 сентября 2011 года
В октябрьском номере журнала «Наука и религия», который на днях увидит свет, читатели познакомятся с рецензией известного российского политолога Анатолия Черняева, посвященной двадцатисерийному фильму Николая Досталя «Раскол». Телевизионная премьера сериала состоялась в сентябре нынешнего года. Этот кинематографическое полотно, названное режиссером «фильмом-фреской», посвящено одному из судьбоносных, узловых моментов истории Руси позднего Средневековья - церковному расколу XVII века.
Для автора рецензии фильм стал серьезным поводом поразмышлять и о российской истории - временах прошлых и нынешних.
Как отмечает Анатолий Черняев, свойственная человеку потребность осмысления прошлого особенно сильна во времена перемен, когда обновляется не только современность, но и отраженная в ее зеркале история. Чуткий индикатор таких процессов — российский кинематограф. Со времен «перестройки» снято немало фильмов, посвященных переосмыслению нашей Новейшей истории. Роковой драматизм XX века закономерно приковывает к себе внимание, но становится ясно, что его катастрофические события не могут в полной мере объяснить сами себя, ибо укоренены в более давней истории России, пишет Черняев.
По его словам, фильм Николая Досталя — бесспорно, яркое и важное событие в российской культурной жизни. Он выполнен в особом, редкостном для нашего кино жанре художественной кинохроники, с бережным и внимательным отношением к историческому материалу. Изображая события, для участников которых обрядово-бытовые стороны жизни обладали колоссальным значением, наполнялись религиозным смыслом, создатели ленты постарались как можно точнее воссоздать картину повседневности XVII века.
Главные действующие лица исторической телевизионной фрески - царь Алексей Михайлович, Патриарх Никон и протопоп Аввакум.
Патриарх Никон посвятил жизнь безнадежному, заведомо проигрышному делу: намеревался насадить в России теократический строй, при котором господствующая роль в обществе и государстве принадлежала бы Церкви. Он ориентировался на идеологию и практику папского Рима, в XII—XIII веках вплотную приблизившегося к реализации идеала теократии. Учение Никона о превосходстве «священства» над «царством» повторяло аргументы Римского Папы Иннокентия III. При этом Никон полемизировал с русским царем, а Иннокентий — с императором Священной Римской империи. Однако к XVII веку в Европе выросли мощные режимы абсолютной монархии (Англия, Франция, Испания), которым Римские Папы уже не могли, как прежде, диктовать свою волю и потому вынуждены были отказаться от былых политических притязаний.
Между тем, как отмечает Черняев, на православном Востоке, в том числе на Руси, теократическая идея никогда не пользовалась успехом, напротив, здесь преобладала модель «цезарепапизма», в рамках которой Церковь сама контролировалась светской властью.
Интересы царя и Патриарха совпадали лишь на первых порах, когда оба мечтали о торжестве Третьего Рима, о собирании всех православных народов, томящихся под гнетом иноверцев — мусульман и католиков, — под властью державы Московской. В этом смелом геополитическом проекте каждому отводилась своя роль: Алексей Михайлович должен был стать императором Третьего Рима, наследником и осуществителем идеи Священной Римской империи, а Никон — Вселенским Патриархом, православным «Папой».
Важным условием реализации этого проекта была реформа русской Церкви. Ее целью было установить единообразие богослужебной практики в России с другими православными странами и тем самым устранить возможные препятствия для их присоединения к Третьему Риму. Можно долго спорить, насколько оправданны были церковные нововведения, какие обряды и редакции богослужебных книг больше соответствуют православной традиции — старорусские или заимствованные реформаторами у греков.
Как показали исследования непредвзятых историков и литургистов, защитники старого обряда во многом были правы: двуперстие действительно древнее троеперстия, а церковные книги редактировались никоновскими «справщиками» по-дилетантски и с невероятной поспешностью. Но главная проблема, пожалуй, не в этом. По меткому замечанию протоиерея Георгия Флоровского, «тема раскола — не обряд, а царствие». Спешность и грубая насильственность реформы Патриарха Никона диктовалась ее политическим подтекстом: недаром она стартовала в 1653 году, одновременно с объявлением войны против Польши за Левобережную Украину.
Таким образом, никоновская реформа ознаменовала собой новый имперский вектор исторического развития России, отмечает Анатолий Черняев. С одной стороны, стремление российского престола к расширению государства, в частности за счет присоединения древней киевской «отчины» и «освобождения» угнетенных православных народов, вполне закономерно и едва ли предосудительно: все великие державы формировались путем экспансии. Однако в России XVII века имперский вектор характеризовал не только внешнюю, но и внутреннюю политику, означал колонизацию как новых территорий, так и собственного народа, которому отныне надлежало «безмолвствовать».
Первые десятилетия после Смуты, пишет автор рецензии, — время подъема русского национально-религиозного чувства и пробуждения общественного самосознания, выразителем которого явилась новая генерация священников из Поволжья — именно там усилиями рядовых «граждан» недавно формировалось героическое народное ополчение для спасения России. Эти пастыри возродили забытую на Руси практику живой, импровизированной проповеди и стали настоящими народными трибунами. В своих проповедях, привлекавших массы людей всех сословий, они соединяли духовную тематику с осмыслением злободневных социальных проблем. Кроме того, они обладали мощным влиянием на свою паству, наставляя прихожан на исповеди, будучи духовными отцами многочисленных «покаянных семей».
Выражаясь по-современному, эти священники, выходцы из народа, выступили глашатаями и неформальными лидерами зарождавшегося в России гражданского общества, которое убедительно заявило о себе в ходе Смуты. Видя эту новую растущую силу, царь Алексей Михайлович попытался опереться на нее в начале своего царствования и собрал в Москве наиболее авторитетных ее представителей, составивших знаменитый кружок «боголюбцев». Самый яркий и выдающийся из них — протопоп из Юрьевца на Волге Аввакум Петров, который впоследствии, как почти все «боголюбцы», стал вождем староверия.
Аввакум, по словам Анатолия Черняева, канонизирован не только старообрядческой Церковью как учитель и мученик старой веры. Он также «канонизирован» и отечественной культурой — как оригинальнейший древнерусский писатель и вместе с тем — один из первых в русской истории «диссидентов», нонконформистов, исповедников идеи.
Феномен Аввакума настолько масштабен и многогранен, что его невозможно вписать в какую-то упрощенную схему. В идейной борьбе XVII века Аввакум защищал традицию, отстаивал старину, но при этом сам во многом являлся новатором — реформатором литературного языка, пионером автобиографического жанра, изобретательным и остроумным полемистом.
Деятельность Аввакума, как и всю историю раскола, можно рассматривать по-разному. Зачастую это делают так, что, как говорится, за деревьями не видят леса, сводя все дело исключительно к разногласиям по поводу книг и обрядов. На взгляд Черняева, продуктивнее иная, комплексно-историческая точка зрения, которая позволяет увидеть в конфликте вокруг церковной реформы не только специфический религиозно-обрядовый спор, но и проявление грандиозной социальной драмы.
Оппоненты Никона защищали традицию веры и благочестия, которая служила воплощением национальной совести, ибо двуперстие было атрибутом прославленных святых-«Чудотворцев», олицетворявших нравственный идеал древнерусского общества. Старая вера помогла русским людям вынести татаро-монгольское иго, сохранить свою государственность в испытаниях Смуты, остаться единственным в мире свободным православным народом. И вдруг — реформа по образцу греков, которые предали православие на Флорентийском соборе и заслуженно оказались под гнетом «басурман»! Неудивительно, что такая реформа была воспринята как попрание русского национально-религиозного достоинства, как предательство наследия Святой Руси.
Фактически начало раскола — не в протестной реакции староверов, а уже в самом замысле подобной реформы, обнаружившем пропасть между властной элитой и поднимавшим голову русским обществом, гласом которого выступали «боголюбцы». Оказалось, что высшая церковная и государственная власть в сущности не знает, как верит и чем живет управляемый ею народ. То, что для него священно и неприкасаемо, для нее — лишь разменная монета в политической игре. Более того: продвигая реформу путем насилия и кровавых репрессий, власть показала, что совершенно не желает этого знать и с этим считаться. Вот почему знамя старой веры стремительно сплотило вокруг себя огромные массы народа, признавшего эту власть антихристовой...
Раскол — это не только сюжет из русской церковной истории далекого XVII века. Ведь тогда «в раскол» ушли прежде всего те, кому было небезразлично, как верить, думать и поступать. По другую же сторону баррикад оказались люди типа Патриарха Иоакима, который говорил: «Я не знаю ни старой веры, ни новой, но что велят начальники, то и готов делать и слушать их во всем». По оценкам специалистов, к старой вере примкнула примерно треть православного населения России — наиболее принципиальная, трезвая, трудолюбивая, доброкачественная часть русского народа. И она была поставлена властью вне закона и подвергнута суровым гонениям. Немалая часть староверов была вынуждена покинуть Россию — это и есть настоящая «первая волна» русской эмиграции.
Александр Солженицын считал: «Если бы не было XVII века, то, возможно, не было бы 17-го года. То есть те грабли, на которые мы все время наступаем, были обронены в XVII веке. Оказались расколоты власть и народ, Церковь и власть, Церковь и народ». Раскол явился симптомом опасной социальной болезни, которая, увы, стала для России хронической. Природа этой болезни — в оскудении солидарности и взаимного доверия не только между властью, народом и Церковью, а во всем общественном организме, порой даже между членами одной семьи, заключает Анатолий Черняев
Источники[править]
Любой участник может оформить статью: добавить иллюстрации, викифицировать, заполнить шаблоны и добавить категории.
Любой редактор может снять этот шаблон после оформления и проверки.
Комментарии[править]
Если вы хотите сообщить о проблеме в статье (например, фактическая ошибка и т. д.), пожалуйста, используйте обычную страницу обсуждения.
Комментарии на этой странице могут не соответствовать политике нейтральной точки зрения, однако, пожалуйста, придерживайтесь темы и попытайтесь избежать брани, оскорбительных или подстрекательных комментариев. Попробуйте написать такие комментарии, которые заставят задуматься, будут проницательными или спорными. Цивилизованная дискуссия и вежливый спор делают страницу комментариев дружелюбным местом. Пожалуйста, подумайте об этом.
Несколько советов по оформлению реплик:
- Новые темы начинайте, пожалуйста, снизу.
- Используйте символ звёздочки «*» в начале строки для начала новой темы. Далее пишите свой текст.
- Для ответа в начале строки укажите на одну звёздочку больше, чем в предыдущей реплике.
- Пожалуйста, подписывайте все свои сообщения, используя четыре тильды (~~~~). При предварительном просмотре и сохранении они будут автоматически заменены на ваше имя и дату.
Обращаем ваше внимание, что комментарии не предназначены для размещения ссылок на внешние ресурсы не по теме статьи, которые могут быть удалены или скрыты любым участником. Тем не менее, на странице комментариев вы можете сообщить о статьях в СМИ, которые ссылаются на эту заметку, а также о её обсуждении на сторонних ресурсах.
