Нюта Федермессер: «Чтобы менять и помогать — надо видеть и знать»
13 марта 2019 года
Нюта Федермессер, мнение:
"Я уже двое суток еду к северу центральной России. По сторонам через забрызганные встречными фурами окна - бесконечные серые просторы укрытые сырым грязноватым небелым снегом, или серые леса с какими-то болезненно тонкими ветками и кривыми стволами, как стариковские артритные пальцы. Где-то вдруг вылезает труба заброшенного заводика, а где-то торчит кверху колоколенка, вроде свежевыкрашенная, беленькая, а ближе подъезжаешь - обманка, выкрашен верх, чтобы с дороги видно, но в окнах нет стекол, а на ржавых воротах ржавый замок, от которого и ключ-то утерян, неизвестно кем и когда", - пишет на своей странице в Facebook руководитель Центра паллиативной медицины Департамента здравоохранения Москвы.
"Еду мимо указателей с такими незапоминающимися названиями, что находиться я, в общем-то, могу, где угодно, в любой из многих и многих похожих одна на другую российских губерний: Тараканово, Рылово, Наумовское, Петровское, Шульгино...
Еду в психоневрологический интернат в Новинках, в дом престарелых в селе Коровино, в больницу сестринского ухода в Ельнево... И везде меня встречает забор. За забором унылые серые постройки, похожие скорее на старые армейские казармы. А за этими грязными серыми внешними стенами казарм - среди шмотками облупившихся странно голубых, как кладбищенские ограды, или зеленых, цвета московских бордюров, стен - лежат в одинаково застиранных полосатых пижамах или в выцветших байковых халатах - коротко стриженные старики и старухи. Лежат даже те, кто может ходить, потому что ходить им некуда, ну и, а зачем... А коротко острижены даже женщины, хотя спроси их - и многие бы предпочли всегдашние свои химические завивки и рыжую хну.
Лежат они на низких металлических койках с продавленными пружинами, на матрасах, пропитанных мочой предыдущих лежальцев, под розово-серыми одеяльцами, выглядывающими из-за драных пододеяльников. Эта серо-розовая клетка уже сама по себе вызывает тоску и ощущение безысходности, и она всюду: стариковские одеяла в домах престарелых, одеяла у детдомовцев, больничные одеяла, одеяла в детских садах и школах-интернатах. А что? Удобно же. И немарко.
На тумбочках стоят металлические миски с железными ложками. А напротив тумбочки - ведро. Параша. Ага, прямо около тумбочки, которая все еще почему-то остается островком личного пространства: тут и расческа своя с поломанным зубцом, и блокнот с ручкой, где корявым полуслепым уже почерком выведено нетвердое "купи с пенсии моей сахару кускового", и тут же замызганная какая-то книжечка с кроссвордами.
Тапочек рядом с кроватями нет. Зачем? Куды им ходить-то? Гулять только летом, поэтому верхней одежды тоже нет. Кресел инвалидных нет, потому что нет денег, и потому что все равно пороги и ступеньки делают 50-метровое расстояние до белого снега или зеленой травы непреодолимым.
Лежат они по 5-8 человек в палатах. Кто-то несколько недель, потом переводят его в другу какую-то больницу, в такую же, на самом-то деле палату, с таким же 20 лет небеленым потолком, а кто-то лежит несколько лет и несколько еще пролежит...
В связи с приездом нашей "проверки", по всему "дому" появляется возле раковин мыло и полотенца, а в сестринской аккуратно расставляются мыльницы, зубная паста и щетки. Все индивидуальные, то есть каждая подписана отдельным чьим-то именем: Федоров Иван Степанович. Правда, имена на мыльницах почему-то не совпадают с именами пациентов в палатах. И все мыльницы чистые, мыла не смыленные, зубные щетки - девственные. Никто ими ни разу пользовался, а зачем? Да и по зубам это тоже видно, точнее, по их отсутствию...
Я заезжаю в эти "дома" и вижу никому не нужных старух и стариков, многие эти старики вовсе и не стары, а так, лет 60... Но с виду совсем уже дряхлые. Взгляд потухший. Я боюсь думать эту мысль всерьез, но ведь они — это мы, понимаете?
Я хожу среди немытых дурно пахнущих нашей бесстыдной ленью и бессердечием людей. Я присаживаюсь на скомканное серое белье, постеленное поверх рыжих унизительных роддомовских клеенок, глажу волосы, жму руки, обнимаю тощие немытые плечи... Я не хочу быть причастна к такой их смерти и старости. Я очень хочу это изменить. Но я не могу ни слова упрека сказать сестричкам, которые за копеечную зарплату целыми днями носятся со ссаными памперсами и недоеденными склизкими кашами. По два человека - медсестра и санитарка - на 50 забывших тепло и ласку стариков.
Я хожу от койки к койке в "Отделениях МИЛО - СЕРДИЯ" и вижу, что нет там ни одного сердца, которому были бы эти старики милыми... Я так не хочу. Я уже двое суток не сплю и не ем. Я не хочу, чтобы мне стало стыдно за себя, и за свою жизнь, и за детей вот именно тогда, когда я буду старая и беспомощная и ничего уже не смогу, кроме как тихо злиться или благодарить и целовать чужие руки за то, что они прикоснулись ко мне...
Я хожу по палатам отделений милосердия среди тех, кто более двадцати лет отсидел по разным тюрьмам, и разговариваю с Олегом. Он написал отказ от "любого медикаментозного лечения вплоть до летального исхода" и горько и агрессивно сообщил, что совершенно не видит смысла больше коптить и топтать эту землю. Я закрываю хлипкую, со стеклом в верхней части, дверь в палату и сажусь поговорить. Олег весь желтый, с сильным головокружением, говорить трудно, тошнит и рвет, слабость, боль в животе, который весь уже занят огромной, пораженной раком печенью. - Зачем? Кому я нужен? Будете силой лечить - вот вздернусь тут, прямо на койке! - Не злись, - говорю, - недолго уже, не больше пары недель. Он протягивает слабую руку и жмет мою протянутую ему навстречу ладонь, жмет яростно, остатками сил и с благодарностью. И в этом его агрессивном ожидании скорой смерти - жизни больше, чем во всех "отделениях милосердия", где так немилосердно истребляется все человеческое и которые лишь высотой заборов, толщиной стен и униформой сотрудников отличаются от ГУЛАГа и концлагерей.
Вот такая у этих тысяч и тысяч ненужных беспомощных стариков сегодня жизнь... на всю оставшуюся жизнь... на паллиативных и сестринских койках по всей стране... Среди бескрайних серых полей, в бесконечной нищете, под опекой уставших медсестер и привыкших ко всему родных.
Расчеловечивание и смерть наступают тут намного раньше, чем заканчивается жизнь... И да, завтра мы едем дальше. Мы - это команда из 15 офигенных молодых ребят, с живыми незашоренными мозгами, с уверенностью в том, что невозможное - возможно. Потому что, чтобы менять и помогать - надо видеть и знать».
[None читать оригинал]
Источники[править]
Любой участник может оформить статью: добавить иллюстрации, викифицировать, заполнить шаблоны и добавить категории.
Любой редактор может снять этот шаблон после оформления и проверки.
Комментарии[править]
Если вы хотите сообщить о проблеме в статье (например, фактическая ошибка и т. д.), пожалуйста, используйте обычную страницу обсуждения.
Комментарии на этой странице могут не соответствовать политике нейтральной точки зрения, однако, пожалуйста, придерживайтесь темы и попытайтесь избежать брани, оскорбительных или подстрекательных комментариев. Попробуйте написать такие комментарии, которые заставят задуматься, будут проницательными или спорными. Цивилизованная дискуссия и вежливый спор делают страницу комментариев дружелюбным местом. Пожалуйста, подумайте об этом.
Несколько советов по оформлению реплик:
- Новые темы начинайте, пожалуйста, снизу.
- Используйте символ звёздочки «*» в начале строки для начала новой темы. Далее пишите свой текст.
- Для ответа в начале строки укажите на одну звёздочку больше, чем в предыдущей реплике.
- Пожалуйста, подписывайте все свои сообщения, используя четыре тильды (~~~~). При предварительном просмотре и сохранении они будут автоматически заменены на ваше имя и дату.
Обращаем ваше внимание, что комментарии не предназначены для размещения ссылок на внешние ресурсы не по теме статьи, которые могут быть удалены или скрыты любым участником. Тем не менее, на странице комментариев вы можете сообщить о статьях в СМИ, которые ссылаются на эту заметку, а также о её обсуждении на сторонних ресурсах.