О Владимире Войновиче... и не только — воспоминания Андрея Мальгина

Материал из Викиновостей, свободного источника новостей

29 июля 2018 года

Журналист Андрей Мальгин поделился воспоминаниями о Владимире Войновиче.

Первое знакомство
Владимир Войнович

Заочно я познакомился с Войновичем в конце семидесятых, а очно в 1990-м.

Я учился в Польше в университете в годы, предшествовавшие «Солидарности». Там всё бурлило, было очень интересно. Два раза в год я ездил в Москву на каникулы и вёз с собой ящики хороших, изданных в СССР, книг. В Москве все они были дефицитом, а в Варшаве было два специализированных книжных магазина, где ими торговала «Международная книга». А самый-самый дефицит мне припрятывала продавщица под прилавком. Правда, книг Войновича там не продавалось.

Тем не менее я прочитал те две или три книжки, которые у него к тому времени вышли на Западе. По-русски. Всю эту литературу я обнаружил в шикарной библиотеке Польской академии наук, помещавшейся на одном из верхних этажей построенного Сталиным небоскреба в центре Варшавы. Я ходил туда как на работу. Два тома воспоминаний Надежды Яковлевны Мандельштам, «Верный Руслан» Владимова, Василий Аксёнов, Варлам Шаламов, Венечка Ерофеев, «Доктор Живаго» и, разумеется, «Чонкин» и «Иванькиада». Ничего более смешного, чем эти две книжки, я никогда не читал. Замечу, что их автор в те годы жил ещё в Москве, его пока что не выслали и не лишили гражданства.

Но сначала выслали меня ‒ в обратном направлении, то есть в Москву, накануне Олимпиады. Причин не объясняли, но гораздо позже я выяснил, что одним из поводов было «чтение антисоветской литературы». Про чтение этой литературы знал только один человек, мой коллега на журфаке, так что ломать голову долго не приходилось, кто именно настучал. Сейчас он тоже уже покойник, а сын его один из начальников на ВГТРК. Обойдемся без фамилий.

Потом я четыре года работал в «Литгазете», в литературном отделе, в окружении весьма сведущих людей, и вся история с исключением из Союза писателей и лишением гражданства Войновича, Аксенова, Владимова была ещё свежа и обсуждалась в наших кабинетах детально. Наконец, и из «Литгазеты» меня попросили уволиться. Причем к этому моменту у меня скопилось некоторое количество текстов, которые напечатать нигде ну никак не удавалось. Хотя все они были о литературе.

Звонок в Сокольники из Мюнхена

Даже когда наступила перестройка, мои тексты не захотели главные редакторы ни «Огонька», ни «Московских новостей». Ни «Недели», куда я пришёл после «Литгазеты». Одна статья была о порядках в Союзе писателей и вторая - о советском плагиаторе В.И.Лебедеве-Кумаче. Про Союз писателей я писал, осознанно подражая Войновичу, его памфлетам на эту тему, которые регулярно звучали на «Радио Свобода». Поэтому, когда кто-то из писателей-перестройщиков, отправляясь в Германию, сообщил, что намерен встретиться с Войновичем, я передал с ним обе рукописи. Просто, чтобы тот прочел.

Я никак не ожидал, что уже через пару дней у меня на кухне в Сокольниках зазвонит телефон и я услышу знакомый голос самого Войновича. А надо сказать, что в те годы звонить за границу вы могли только через телефонистку, предварительно заказав разговор, который, конечно же, слушали специальные люди, а вот из-за границы звонки почему-то шли нормально, через телефонный код Москвы. Войнович разговаривал очень осторожно. Оказывается, он читал мои публикации в газетах. С помощью каких-то иносказаний он спросил, не буду ли я возражать, если мои тексты прозвучат на «Свободе». Я ответил, что совершенно не буду возражать. Тогда он ещё раз уточнил: понимаю ли я, что могут быть последствия? Может, не стоит объявлять фамилию автора? Я легкомысленно отмахнулся: за псевдонимом скрываться не собираюсь. Надо сказать, что в тот момент «Свободу» ещё глушили, КГБ никуда не делось, и открыто сотрудничать с вражеской радиостанцией в Москве решались не многие. Я помню только Юрия Митюнова и Дмитрия Волчека; Марк Дейч появился в эфире одновременно со мной; Виталий Портников, Михаил Соколов, Анатолий Стреляный пришли годом позже. Это так, для понимания ситуации.

Обе мои статьи прозвучали на «Свободе», каждая в шикарном 50-минутном воскресном формате, их прочитал Юлиан Панич, а режиссёр Денис Пекарев мастерски снабдил музыкальным сопровождением. Это были почти что мини-спектакли (у меня, кстати, они записаны на пленку, может выложу как-нибудь). Войновичу очень понравилось и он за кулисами подтолкнул мою радио-карьеру. У меня появился редактор - Сережа Юрьенен, и я стал делать для него сюжеты почти еженедельно, для передачи «Поверх барьеров». Что мне очень понравилось: во-первых, я мог говорить все, что хотел, не оглядываясь на цензуру, а во-вторых, где-то откладывались совершенно фантастические для того времени гонорары. Правда, получить их можно было только лично, то есть за границей. Когда в 1990 году я баллотировался в Моссовет от Сокольников, во время общения с избирателями я обнаружил, что хотя я активно печатался в советских газетах, меня знали главным образом как человека, вещающего на волнах «Свободы». Потому что «Свободу» слушали все. Её официально прекратили глушить 30 ноября 1988 года.

Мюнхен — Встреча с Владимиром Войновичем

Не помню, до выборов или после, я поехал в Берлин к моему приятелю Бродовскому (нас вместе выслали из Польши в 1980 году) и там обнаружил, что в связи с объединением двух Германий и двух Берлинов, теоретически могу сесть в поезд и, не пересекая границ, приехать в Мюнхен за своими накопившимися на «Свободе» деньгами. Что и было сделано. Мы настолько не верили с провожавшим меня на вокзале художником Дмитрием Врубелем в успешность авантюры, что жестко напились на Ostbahnhof с какими-то вокзальными бомжами. Тем не менее поезд благополучно довез меня в сидячем вагоне до Мюнхена, где на перроне уже встречали Савик Шустер и Сергей Юрьенен (гость из СССР на «Свободе» в тот момент ещё был редкостью, но уже через год они повалили потоком).

Естественно, первое, что я сделал, — позвонил Войновичу. Он позвал к себе. Жили они с семьей за городом. Сначала я ехал на какой-то электричке с пересадкой, он встретил на платформе и дальше вез на машине. Разговаривали мы до глубокой ночи. Выяснилось, что Владимир Николаевич в юности проработал несколько лет на радио под началом моего тестя, он вспомнил даже его кличку, которой за спиной наградили его сотрудники (вместо «Марк Эммануилович» они называли его «Мрак Эммануилович»). Работая на радио, Войнович написал песню о космонавтах «Я верю, друзья, караваны ракет...» Песню процитировал Хрущёв, встречая Гагарина, и Войновичу предложили вступить в Союз писателей. Мне очень понравилась жена Войновича Ирина Даниловна, яркий и умный человек. Потом, кстати, я не раз советовался с ней по разным вещам, далеким от литературы, и неизменно получал весьма толковые и тактичные советы. Кроме того, у Ирины Даниловны был безупречный литературный вкус и она обратила мое внимание на нескольких авторов, которых я потом печатал сначала в «Неделе», потом в «Столице». Поговорили ещё об экранизациях Чонкина: одна готовилась на Западе, другая - в СССР (собирался снимать Э.Рязанов, но генералы встали на дыбы и проект не состоялся). Я рассказал им о случае, произошедшем за пару месяцев до того.

Приезд Тома Халса
Том Халс

Дело было летом. Семья у меня сидела на даче, а я скучал в городе. Вдруг раздается звонок от одного моего однокурсника: не против ли я, если он подъедет со своей девушкой (переводчицей с «Мосфильма»). Я сказал, что не против, вышел купил водки у таксиста, а так как закуску в магазинах было купить невозможно (магазины были пусты), приволок с Рижского рынка две тяжелые авоськи с фруктами. Приехали они втроем: был ещё с ними какой-то парень-иностранец, актёр, к которому как раз эта переводчица была прикреплена и от которого не успела отделаться. Мне его лицо показалось смутно знакомым. «Том Халс» — сказал он, протягивая руку. Господи, да он же играл Моцарта в фильме Милоша Формана «Амадей»! Вот это сюрприз. Оказывается, он как раз снимался в Москве в фильме Андрона Кончаловского «Киномеханик Сталина» (к моменту проката фильм переименовали в «Ближний круг»).

Мы замечательно провели несколько часов, пришлось выбегать за второй бутылкой, потом за третьей. Сразу же выяснилось, что Том страшно интересовался Чонкиным. У него при себе была книжка Войновича по-английски, уже довольно зачитанная, целые сцены он знал наизусть. Оказывается, перед отъездом в Москву Том встречался с Форманом, и Форман ему сообщил, что собирается снимать «Чонкина» и предложил ему главную роль.

Забегая вперед, скажу, что у голливудского продюсера Абрахама, купившего права на экранизацию, все-таки с Милошем Форманом что-то не срослось и фильм в конечном итоге поставил другой чешский режиссёр Иржи Метцель, и Чонкина у него сыграл российский актёр Геннадий Назаров.

Так что поговорили о кино. Мне показалось, что Войнович не в восторге, что в СССР «Чонкина» будет ставить Рязанов. Он, по его мнению, был слишком легковесным режиссёром.

Вашингтон — Вторая встреча с Владимиром Войновичем
Вашингтон, Френдшип-Хайтс

Вскоре мы увиделись ещё раз. Это произошло в Вашингтоне. Войнович получил грант от издательства для написания третьей, «американской» части «Чонкина». Издательство сняло ему на год просторную квартиру в районе Френдшип-Хайтс. Ирина Даниловна с дочерью остались в Германии, он жил один, мы с моей женой в его квартире обосновались на пару дней. В один из вечеров он отвез нас к Аксеновым, они были большие друзья, а я с Василием Аксеновым до того момента знаком не был. Аксеновы (особенно Майя) с жадностью расспрашивали меня о московской писательской жизни. Меня удивило то, что, несмотря на все преследования и лишение гражданства, московские квартиры у Аксенова и Войновича Советская власть не забрала. У Аксенова в доме на Котельнической и у Войновича на Аэропорте в их квартирах жили родственники. У Войновича там жил сын от первого брака, уже женатый, и когда Войнович вернулся в Москву, он оставил эту квартиру сыну, а Моссовет дал ему новую квартиру в Архангельском переулке. Увы, потом Владимир Николаевич пережил смерть и сына, и старшей дочери, и Ирины Даниловны. Сын Паша умер несколько месяцев назад.

Кстати, в Вашингтоне Войнович удивил меня тем, что показал на соседнюю жилую башню в этом самом Френдшип Хайтс и сказал, что вот в этом доме проживает его персонаж - кагэбэшник Сергей Сергеевич Иванько! Они случайно столкнулись в магазине. Тот самый Сергей Сергеевич Иванько, который претендовал на квартиру Войновича в писательском доме на «Аэропорте» (что стало основой сюжета «Иванькиады»). Мир тесен, так сказать. Я потом выяснил, что после того, как вышла скандальная «Иванькиада», Сергею Сергеевичу пришлось взять творческий псевдоним, и вышедшая в серии ЖЗЛ книга «Теодор Драйзер», хоть и подписана «Сергей Батурин», на самом деле написана Сергеем Иванько.

Вообще в Америке Войновича издавали много, переводили охотно. Широко известна история, описанная Довлатовым, как однажды он повел Войновича по его просьбе в копировальную мастерскую снять копии с нескольких документов. Работник мастерской вгляделся в Войновича и спросил: «Войнович?» Тот радостно толкнул Довлатова: «Видишь? Меня узнают!» Увы, оказалось, было сказано: «One of each?» («Каждого по одному?»), на слух похоже на «Woynovich».

Возвращение Владимира Войновича в Москву

Войнович приехал в Москву в конце того же, 1990-го года. Формальным поводом была премьера фильма "Шапка», снятого режиссёром Воиновым. Премьера была почему-то на «Горбушке», то есть в ДК им.Горбунова. В августе Горбачёв издал указ, которым вернул советское гражданство многим уехавшим диссидентам, и Войнович приехал на премьеру «Шапки» по приглашению перестроечного Союза кинематографистов. В Москве мы, конечно, несколько раз увиделись, я печатал его в журнале «Столица», даже включил в редколлегию.

Когда умерла Ирина Даниловна, Войнович необъяснимо для многих вскоре женился на вдове брежневского пропагандиста-международника Томаса Колесниченко, корреспондента «Правды» в США. Она его и похоронит, потому что больше в России у него никого не осталось.

Сегодня целый день читаю у разных людей, что у Войновича был тяжелый характер. Я бы сформулировал это по-другому: он был упёртый. Несколько раз, публикуя его в «Неделе» и в «Столице», я пытался обратить его внимание на какие-то очевидные ляпы в его текстах. Он и слушать не хотел. А однажды, когда я все-таки что-то поправил, обиделся надолго, на несколько лет.

Владимир Войнович, Никита Струве и Александр Солженицин
Александр Солженицин. 1974.

Многие вспоминают историю с Солженицыным. Дело в том, что когда Войнович приехал в эмиграцию, он рассчитывал первым делом объехать издательства и получить с них гонорары за все многочисленные издания его книг, которые там вышли. И если англоязычные издательства что-то выплатили, то с русскими оказалось всё не так просто. Юлили, врали, отводили глаза. Юрист, которому Войнович в свое время поручил какие-то гонорары аккумулировать у себя, тоже ушёл в несознанку. Особенно хорошо нажился на Войновиче Никита Струве: его издательство YMCA-Press не только выпустило огромным тиражом «Чонкина», но и бойко торговало правами на переводы. Владимир Николаевич сгоряча заявил Струве, что подаст на него в суд. Дальнейшее приведем со слов самого Войновича:

»...И вдруг звонит мне в Германию Юрий Штейн. Который считается родственником Солженицына, поскольку его жена Вероника Туркина приходится бывшей жене Солженицына Наталье Решетовской двоюродной сестрой.

- Слушай, я тут был у Исаича в Вермонте, а к нему как раз приехал Струве и жаловался на тебя, что ты собираешься подать на него в суд. Так вот Исаич просил меня передать тебе его мнение. Он мне его продиктовал и хочет, чтобы ты его записал. У тебя карандаш и бумага есть? Записывай.

Я сказал: «записываю», хотя делать этого не собирался. О чём потом пожалел. Все-таки документ следовало бы сохранить в подлинном виде. Но я не записал и воспроизвожу по памяти. Послание никакого обращения не содержало. Ни имени-отчества, ни просто имени и уж, конечно, принятого эпитета вроде «дорогой» или «уважаемый», а начиналось прямо со слова «стыдно». «Стыдно русскому писателю судиться с издателем из-за гонораров». И что-то ещё в этом духе, кратко, грубо и выразительно...

- А у тебя есть бумага и карандаш? - спросил я вкрадчиво Штейна.
- Есть! - отозвался он по-военному.
- Тогда запиши мой ответ. Приготовился?
- Приготовился.
- Пиши...

Мой ответ был тоже кратким и очень невежливым. Меня потом некоторые люди спрашивали, как же это я посмел? А вот так и посмел.

Если не ошибаюсь, ответ Войновича Солженицыну был таким: «Иди на хуй!» Если я в каком-то слове тут ошибся, литературоведы меня поправят.

Пророчество Владимира Войновича

Потом вышла книга В.Войновича «Москва 2042» и все, конечно, узнали в Сим Симыче Карнавалове Солженицына. В диссидентских кругах, ещё вчера вполне дружественных, на Войновича обрушился просто вал критики. Даже такие умные люди, как мать и дочь Чуковские, обвинили его в том, что он написал «Москву 2042» специально, чтобы отомстить за «Стыдно русскому писателю..."

Ситуация, кстати, мне очень знакомая. Когда вышла моя книжка «Советник президента», в либеральных изданиях (они тогда ещё существовали) стали появляться публикации, где сообщалось, что единственная причина, по которой я взялся за перо, были какие-то материальные разногласия с изображенным в книге писателем Приставкиным.

Сейчас, по прошествии лет, мы видим, насколько прозорлив оказался Войнович, описывая в своей антиутопии российское общество будущего. И «отец Звездоний» - это же вылитый патриарх Кирилл, просто до мельчайших деталей сходство. А правитель России, участник Августовской революции, герой Бурят-Монгольской войны, Гениалиссимус, бывший генерал КГБ, свободно говорящий по-немецки, - Лёшка Букашев! Понятно, кто это?

Войновичу вдогонку даже пришлось целую книгу писать, объясняя свое отношение к Солженицыну и что нельзя искать у персонажа литературного произведения стопроцентный прототип. Кстати, в этой книге он пишет, что американская организация «Интернейшнл Литерари Сентер», созданная специально для закупки и распространения книг, запрещенных в Советском Союзе, отказалась распространять «Москву 2042», потому что в ней - пародия на Солженицына. Однако я был в Нью-Йорке на складе этого «Интернейшнл Литерари Сентер», и мне «Москву 2042» собственноручно выдала работавшая там жена упомянутого выше Юрия Штейна. Издательство «Ардис».

Осмелюсь утверждать, что принципиальность у Войновича развилась после того, как на него наехала Советская власть. Он был до мозга костей шестидесятником, а значит при всем стремлении к свободе, справедливости, правде - допускал свое существование внутри системы и по правилам системы. Первые повести Войновича, как и Аксенова, - бодрый соцреализм. «Возьмемся за руки друзья...» А в 1972 году Войнович издал в серии «Пламенные революционеры» роман о Вере Фигнер, террористке, участнице двух покушений на Александра II. Она там у него весьма положительный персонаж. При этом «Чонкин» уже был написан, что характерно.

Советская власть сама своими руками лепила антисоветчиков. Чем больше она наезжала на писателей, художников, театральных деятелей, тем более они её ненавидели. Лучшие публицистические страницы Войновича написаны как ответ на очередную обиду, нанесенную ему Советской властью. При этом обида наносилась грубо и неталантливо, а ответ всякий раз был талантлив и сокрушителен.

В 1987 году Владимир Войнович опубликовал эссе «Борьба лысых и волосатых», в котором установил закономерность в смене правителей в СССР: лысый Ленин - волосатый Сталин - лысый Хрущев - волосатый Брежнев - лысый Андропов - волосатый Черненко - лысый Горбачев». Жизнь сама продолжила эту закономерность, как будто Войнович открыл некий важный закон исторического развития: «Волосатый Ельцин - лысый Путин - волосатый Медведев - лысый Путин...» А вот что там дальше будет, Владимиру Николаевичу уже не суждено узнать.


Источники[править]

Комментарии[править]

Викиновости и Wikimedia Foundation не несут ответственности за любые материалы и точки зрения, находящиеся на странице и в разделе комментариев.